Крупнейший на планете и 37-й по счету Festival International de Jazz de Montreal подводит итоги: два десятка сцен, свыше двух тысяч музыкантов из тридцати стран, 606 фестивальных сетов, 37 солд-аутов и, наконец, два миллиона зрителей. Какой бы ни были погода, экономика и прочие отягчающие обстоятельства, джазовый фестиваль отказывается сдавать позиции одного из тотемных развлечений монреальского лета (в одной лиге с FIJM - разве что канадский этап "Формулы-1" и очередное шоу Cirque du Soleil) - ну и, в общем, правильно делает.

Десятый на моей памяти FIJM - неплохой повод заметить, что его разветвленные лайнапы довольно исправно чередуются по принципу "год для людей, год для меня". И 2016-й в этом смысле явно из последних: в первый же день фестиваля, пока на главной сцене задавали тон Шерон Джонс (Sharon Jones) и ее The Dap Kings, в Metropolis пела моя любимица Шон Маршалл (Chan Marshall). Став в прошлом году мамой, она выступает существенно реже обычного, так что ее фестивальный сет - единственную североамериканскую остановку турне Cat Power Solo - стоит записать в число главных побед организаторов.

Назвать триумфом выступление Cat Power будет, пожалуй, сложнее. Два часа иллюстрируя связанные с ее именем легенды, Шон забывала слова, куплеты и целые песни, поминутно извинялась и повторяла мантру "главное - не шутить", зачем-то просила включить свет в зале и пыталась рассказать историю о своей босяцкой юности в Париже (после чего спела песню с припевом "Малина и Gitanes" на ломаном французском и поспешно скрылась со сцены). Под стать поведению артистки (то стоявшей с гитарой перед двумя микрофонами, то усаживавшейся за пианино) был и сетлист - его шатало от "Werewolf" до "Bully", от "(I Can't Get No) Satisfaction" до "3,6,9"; при этом исполнялось все более или менее нон-стоп. Непредсказуемое, импульсивное и странным образом тонизировавшее шоу увенчалось эмоциональным прощанием со зрителями (Шон обменивалась с ними "хай-файвами", что-то бубнила мимо микрофона и разве что не расплакалась) и вполне могло бы служить энциклопедическим определением понятия "beautiful mess".

Следующим дорогим гостем FIJM стал давно не живущий в Монреале (а с некоторых пор и вовсе перебазировавшийся в, страшно сказать, Торонто), но по-прежнему обожаемый на малой родине Руфус Уэйнрайт (Rufus Wainwright), который подготовил часовую версию своей дебютной оперы "Prima Donna" и оркестровые аранжировки своих (и пары-тройки чужих) хитов. Посвященное последним второе отделение разбудило всех, кто нечаянно задремал во время оперы, и напомнило первое правило фестиваля: FIJM без хотя бы одного исполнения "Hallelujah" - не FIJM.

Как водится, ничего и никого не стеснявшийся Руфус нахваливал собственный концертный костюм и свое же мастерство по части оркестровок, мучительно вспоминал, сколько лет исполнилось бы в этом году Шекспиру ("600? 400? 300? ох уж эти оспаривающие наше внимание покойники"), поносил Трампа и Америку ("людей пугает слово "опера" - особенно американцев") - в общем, оставался верен себе. Вплоть до дежурных нежностей ("зайка") по адресу сидевшего в театральной ложе супруга, обязательного дуэта с братьями и сестрами (как раз по случаю "Hallelujah") и ударного биса из пяти песен (включая "Going to a Town" и "Poses").

Местом силы оказался на 37-м FIJM Metropolis, где вслед за Кэт Пауэр порадовали немецкий электронщик Pantha du Prince(представлявший программу "Triad" в составе трио в футуристических шахтерских шлемах), новоорлеанский тромбонист и певец Trombone Shorty (все меньше солирующий, все больше поющий и все такой же неотразимый) и фолк-группа Lord Huron из Мичигана (оказавшаяся чем-то средним между Of Monsters and Men и Mumford & Sons - адептами распевного, мелодичного и почти симпатичного, но чересчур выпрыгивающего из штанов арена-фолка со стадионными амбициями и соло на терменвоксе).

К традиционно привлекающей большинство туристов бесплатной программе фестиваля в этом году возникали вопросы: слишком многие играли по два-три сета за вечер, слишком часто приходилось слушать невнятных лабухов с мариачи-версиями хитовNirvana или гавайскими перелицовками песен из саундтрека к "Большому Лебовски". Самым заметным исключением из правил стал английский попрыгун Джейми Каллам (Jamie Cullum), которому доверили один из самых престижных фестивальных слотов - выпавший на День независимости США вечерний blow-out для ста тысяч зрителей - и явно не прогадали.

Я в этот вечер слегка загляделся на деда, живописно подбадривавшего Trombone Shorty (подобно ему, как будто бы шагнувшего в Metropolis прямиком из декораций выдающегося телесериала "Тримей"), поэтому за триумфом Каллама наблюдал всего полчаса. Но этого хватило, чтобы разглядеть в нем и впрямь приличного шоумена, одинаково убедительного и в общении с аудиторией (VIP-трибунам, например, был устроен строгий тест на хоровое пение), и в концертной гимнастике, и в лироэпическом жанре (особенно всем, судя по обилию зажженных айфонов, понравилась кавер-версия "High and Dry" Radiohead).

Противоречивым опытом оказался концерт Брайана Уилсона (Brian Wilson), формально приуроченный к полувековому юбилею "Pet Sounds", а по сути осчастлививший одним из последних шансов увидеть одного из величайших людей в истории поп-музыки, пока он еще в состоянии выдержать двухчасовой концерт. Дается это живой легенде с заметным трудом: он еле ходит, лишь изредка играет на пианино, за которым сидит, а в смысле вокальных способностей его чересчур очевидно превосходит звонкоголосый сын старого товарища Эла Джардина (Al Jardine) Мэтт.

Давно адаптировавшийся к жизни на какой-то принципиально отличной от нашей планете, Уилсон зевал с финальным аккордом "Heroes and Villains", чесал нос во время особенно выпендрежного соло еще одного именитого аккомпаниатора Блонди Чаплина (Blondie Chaplin), терял голос во время посвященной жене (и номинированной на "Золотой глобус") "One Kind of Love" и радовал неумышленно уморительным конферансом (вроде "Это песня, которую поет мой кузен Майк Лав. Его здесь нет, поэтому ее спою я" или "Сейчас мы сыграем очень особенную песню - в ней вообще нет вокала, инструментал называется"). Как бы то ни было, "Pet Sounds" от первой до последней ноты - шоу, к которому не придраться (даже если на бис хотелось что-то из "Smile", а не еще одну дискотеку для пожилых, которой уже служил недавний "реюнион" The Beach Boys).

Один из самых запоминающихся моментов FIJM стал последний из трех совместных концертов Марты Уэйнрайт (Martha Wainwright) и Люси Уэйнрайт-Роч (Lucy Wainwright Roche), сестер Руфуса и дочерей Лаудона Уэйнрайта (Loudon Wainwright), выросших в разных домах и странах, но объединившихся под вывеской The Wainwright Sisters и записавших альбом "мрачных колыбельных" "Songs in the Dark". Поиграв утром в теннис, Марта вышла на сцену Theatre du Nouveau Monde при поддержке костыля и беспроигрышного коктейля из вина и болеутоляющих, благодаря чему концерт врезался в память не только песнями (отца, Ричарда Томпсона и "El Cóndor Pasa"), но и сопровождавшими их историями.

С ходу взяв инициативу в свои руки, более известная из сестер рассказывала о том, почему ей, родившей недавно второго сына, захотелось записать такой альбом (потому что музыка для детей преимущественно ужасна - и потому что с кем еще разговаривать, пока муж занят), почему они с Люси в одинаковых платьях (это, разумеется, идея Руфуса - хотя подаренные им платья износились и плохо пахли, поэтому пришлось купить новые) и в чем секрет успеха "семейного" предприятия (в том, что его разрешено временно покидать).

Последняя тема никак не могла обойти стороной и одно из финальных шоу фестиваля - первый монреальский концерт группы Noel Gallagher's High Flying Birds, всего за четыре года и два альбома убедившей меня в том, в чем без малого двадцать лет не могли убедить Oasis: а ведь Ноэл Галлахер (Noel Gallagher), оказывается, превосходный песнописец. "Следующая песня посвящается поклонникам Oasis", - сообщил Ноэл перед тем, как сыграть "You Know We Can't Go Back", но потом сменил поддельный гнев на милость, продолжив банкет "Champagne Supernova".

За два часа без любимых песен не остались ни поклонники Oasis (которых, конечно, было большинство), ни я, полжизни сравнивавший перспективу посещения концерта Oasis с забиванием гвоздей под ногти. Добродушно подкалывая аудиторию в целом (на тему хипстерской моды и финала Евро-2016) и отдельных ее представителей ("эй, я видел тебя в порно - давно, в девяностых"), Ноэл не избежал оригинального вопроса из зала ("А где Лиам?") - но и на него ответил с блеском: "Да фиг знает - дома, наверное. В твиттере". После прошлогоднего реюниона Ride и этого - отличного - шоу Ноэла хочется добавить: там, Лиам, и оставайся. А по итогам 11 дней очередного Festival International de Jazz de Montreal сказать хочется то же, что и всегда: спасибо и до новых встреч.