На фото: певица, кавалер Ордена Шляпосширокимиполяминосителей Полина Зизак.

— Полина, привет. Начинаем, коль так повелось, с традиционного вопроса. Ты кто вообще? Как себя идентифицируешь? Тем более, что в нашем приватном диалоге ты сказала, что не считаешь себя только лишь джазовой певицей, да и не больно любишь, когда тебя так величают.

— Я считаю себя творцом. Я музыкант. Я служу музыке. Не знаю, пафосно или не пафосно так сказать, но чувствую на себе ответственность. Я посланник, в общем, наверное.

— Кто тебя послал?

— Я думаю, что тот или иной талант не просто так даётся человеку. Я чувствую, что должна своим талантом делиться с людьми и, можно так сказать, окультуривать их, делиться своими эмоциями, чувствами, делиться своей музыкой.

— А для тебя талант — это что?

— Наверное, что-то особенное, что даётся каждому человеку, и у каждого это разное. У меня талант музыкальный есть. У кого-то талант писать, у кого-то талант складывать в уме цифры, у кого-то — танец. Не просто так это даётся. Свято верю, что у каждого человека есть определённая миссия на Земле. Соответственно, у музыкантов тоже. Получается: если мне этот талант дан, значит у меня миссия — эту музыку распространять.

— Смотри, а вот ты сказала, что служба музыке, все дела. Я, конечно, про дедовщину не буду, но чем сложна служба музыке?

— Вопросы у тебя интересные, конечно, приходится думать. (смеется) Сейчас у меня в голове такой бардак, надо бы прибраться. Очень непростая профессия, конечно, — быть музыкантом, потому что быть музыкантом — это не только петь хорошо, но это ещё хорошо разговаривать, хорошо выглядеть, хорошо себя вести на сцене, знать много всего и о музыке, и не только, быть разносторонней и, конечно, одухотворённой личностью, читать много книг и т. д. Служба музыке, конкретно музыке, сложна тем, что на многое приходится закрывать глаза, на многое приходится, выражаясь сленгом, забивать.

— Например? На что закрывать глаза?

— К примеру, почему-то у многих публичных людей не складывается личная жизнь. И я отдаю себе отчет в том, что мужчине было бы непросто со мной жить, потому что он знает, что я публичная личность, я со многими общаюсь, а многим это не нравится. В общем, проблемы с личной жизнью. Ну, не знаю. Если меня этот вопрос поставил в ступор, значит в моем случае не так всё сложно. Я правда люблю свою профессию всей душой, и пока она не приносит мне никаких трудностей. Ну, может, иногда, когда нет достаточного количества концертов и работы, но это всегда зависит от самого музыканта, что он вокруг себя создает, делает ли он сам себе концерты или не делает, находит ли он себе менеджера, является ли он оригинальным и далее по списку. Даже если артист хочет написать собственную композицию и планирует просто сидеть и ждать, когда к нему придёт муза, то она никогда не придёт. Нужно просто садиться и делать.

— Ты сказала, что артист — это ещё хорошо себя вести на сцене. Что ты под этим подразумеваешь? Многие ребята не очень хорошо ведут себя на сцене и тем не менее. Я имею в виду сейчас не кого-то там из даже нашего окружения, допустим, а начиная, например, какой-нибудь культовой рок-группой и заканчивая Эми Уайнхаус, грубо говоря, которая просто пьяная вдрабадан пела.

— Что касается пьянства и всего такого, то, конечно, для меня это табу. Между ярким, даже где-то вызывающим поведением и уже совершенно неконтролируемыми действиями очень тонкая грань. Можно вести себя как-то вызывающе и при этом оставаться приличным. Ну, наверное, жесты, мимика, вообще то, как ты себя держишь на сцене, и являются поведением. А вообще, если отталкиваться от каких-то простейших вещей, то надо выглядеть на сцене подобающим образом, быть хорошо одетой и причесанной. Не очень правильно по отношению к зрителю, лично для меня, если артист выходит с немытой головой и в драных джинсах. Уважение к зрителю должно превалировать. Наверное, это является основой поведения артиста на сцене, то есть нужно уважать себя, уважать зрителя, понимать, что музыка — это искусство, и от этого отталкиваться.

— Какие у тебя табу на сцене?

— Понятное дело, что выйти пьяной, как, например, Эми выходила. Также, уже не то чтобы табу, но я работаю над своей мимикой. Она у меня достаточно экспрессивная, да, но перебарщивать с этим тоже нельзя, потому что иногда смотришь на артиста, у которого все части лица играют, и создаётся впечатление, что перед тобой не музыкальный номер, а театр одного актёра. (смеется)

— Перейдем тогда к музыке как таковой. Скажи мне, пожалуйста, что есть такого в джазе, чего нет в другой музыке?

— Во-первых, джаз — это импровизационный жанр. Многие джазовые музыканты могут выбирать любую музыку. Считается, что если ты умеешь играть джаз, то и любую другую музыку сыграешь. В общем, это импровизационное искусство, и как-то это с давних пор повелось. Берётся мелодия, написанная замечательным композитором, джазовая певица или инструменталист исполняет мелодию, и потом её импровизируют. В попсе такого нет. Потом джаз — это музыка не для всех. Многие её не воспринимают. Не знаю, почему, правда, ведь она бывает всё-таки разной. Но если чуть обобщить, то это музыка для людей умных.

— А в чём в джазе проявляется ум? Если она для умных, значит, она и должна быть «умной», а «умная» музыка — это что за музыка? И вообще, в чем сложность джаза?

— Сложность в гармониях, которые отличаются от обычных попсовых песен, сложность в самой подаче. Я имею в виду голосовую подачу, если иметь в виду вокальные исполнения джазовой композиции, подача отличается от попсы и от других стилей. Ну, не знаю. Джаз — это, как классика. Но вообще я сейчас поняла, что глубоко в этом направлении не копала, поэтому мне немного сложновато сходу анализировать и выдавать ответы на такие непростые вопросы.

— Может, к чёрту этот джаз?

— Почему-то сложно. Мне задают этот вопрос всегда: почему ты джаз поёшь, почему он такой? Не знаю. Я росла просто на этой музыке.

— Ты сказала, что тебе не особо приятно, когда тебя только джазовой называют, а какие ещё виды музыки тебе близки?

— Больше, конечно, американские направления — это r’n’b, soul, фанк.

— Соответственно, и рэп, нет?

— И рэп, да. Наверное, наиболее свободно я чувствую себя именно в этих жанрах, потому что я росла на этой музыке.

— Ты рэп слушаешь?

— Иногда.

— Иногда? Какой?

— Ну, американский. Типа Эминема, 50 cent. Если есть настроение, я могу послушать. Я иногда могу и зачитать даже. (улыбается)

— Зачитать прямо? Да ты что!

— Да. Я не умею фристайлить, но я могу снять то, что услышала, и зачитать. Я просто росла на этих жанрах, и я наиболее в них органична. На протяжении всего моего детства эта музыка звучала из всех приёмников, из всех плееров, за что спасибо моим родителям. У них, конечно, отменный вкус. Они его привили мне.

— Слушай, а у вас в семье вообще музыка — она какое место занимает?

— Номер один, безусловно.

— Как такое положение в семье сказывается вообще на взаимоотношении и каком-то обычном бытовом процессе. Что меняется?

— Мне кажется, музыка уже стала частью нашего бытового процесса и вообще всего, что мы делаем, потому что она сопровождала и сопровождает везде меня и мою семью. Даже если посмотреть старые записи, какие-то плёнки, которые папа записывал, любую посмотри — везде играет фирма какая-нибудь на фоне — американская музыка.

— Даже в посиделках каких-нибудь?

— Даже в посиделках за столом, поездках на море, путешествиях на машине — везде, то есть это обычная часть семейной жизни. Во время уборки, во время готовки.

— Да ты что! Серьёзно? Ты продолжаешь эту традицию?

— Я продолжаю эту традицию, да. Я уже не могу по-другому. (улыбается)

— Ты сказала мне, что джазовый артист, по сути, не должен иметь авторского материала. Почему?

— Нет, я не сказала так. Просто это особенность джаза — издавна повелось, что джазовый музыкант может выбрать какое-то количество мелодий, которые ему нравятся, на которые он бы мог сымпровизировать. Выбирает их, создаёт свою интерпретацию или аранжировку, если другими словами, и получается практически авторский материал. Но я не считаю, что джазовый артист не должен иметь авторский материал. Я считаю, что любой артист должен обладать чем-то своим.

— Но вся классика когда-то и кем-то была придумана, правильно?

— Может быть, вообще сейчас творческий кризис, то есть всё циклично, всё возвращается.

— Это общемировой кризис жанра?

— Я думаю, что это во всём проявляется. Многие считают, что джаз уже умирает, кто-то считает, что он уже умер давно.

— Люди не пишут джаз, потому что они боятся, что они никогда не переплюнут великих?

— Может быть, может быть. Никто не экспериментирует в этом жанре. Топовых композиторов и мелодистов стало меньше. Ну, в Америке, я думаю, пишутся эти композиции. Должно просто пройти ещё много времени, чтобы эти новые песни стали стандартами.

— А как ты воспринимаешь артистов, у которых нет своих авторских песен? Если брать «артиста» как монументальное понятие, который транслирует что-то людям.

— Не знаю. Если брать старую гвардию а-ля Фрэнк Синатра, Элла Фицджеральд, Нэнси Уилсон, Эбби Линкольн, Ширли Бэсси, то они все перепевали эти песни.

— Нет, ну так можно же сочетать: и перепевать, и своё петь. Фрэнк Синатра не всё перепевал, правильно? У него там и своих альбомов 500 тыщ миллионов, не помню точно, среди которых куча авторского материала. Ты как относишься к исполнителям, у которых нет авторского материала вообще? Это необязательно должны быть именно джазмены, джазвумены.

— Ммм… Я не отношусь к ним плохо или как-то предвзято. Можно брать какие-то композиции и делать их своими, как-то интерпретировать их по-своему.

— Но мысли-то не твои?

— Мысли не твои, да, но на каком-то этапе это нормально, просто у меня же тоже не было авторских композиций до сегодняшнего момента.

— У тебя не возникало в них потребности?

— Возникало, но при этом я делала концерты, я выступала, и никто не называл меня девочкой, которая поёт чужие песни, потому что я их все пела по-своему. Это смотря как спеть, понимаешь? Можно настолько переделать мелодию, и гармонию, и аранжировку, что никто даже вообще и не поймёт, что это было когда-то написано и спето до тебя.

— Когда ты берёшь, например, какую-то песню, и хочешь её переделать, то что первично: подача текста или аранжировка?

— Я думаю, в первую очередь, подача. Нужно понять вообще, о чем песня, что хотел транслировать автор. В то же время, нужно отталкиваться от себя, от своего собственного голоса, от своего тембра, от своих природных данных. Ошибка многих вокалистов сегодняшних, особенно у нас в России, в том, что они пытаются кого-то скопировать до единого, пытаются петь, как Кристина Агилера, как Бейонсе, как Алиша Кис. Просто берут их манеру, копируют и поют их песни. Никто не задумывается: «А кто я на самом деле? Какой у меня голос: высокий низкий? Какая я певица: лирическая или нет? Или всё-таки мне ближе рок петь?»

— А ты когда-нибудь кого-нибудь копировала?

— Я копировала, да. Мне очень нравилась та же Агилера, но мне на тот момент было лет двенадцать. Я её очень любила и перепевала все её песни. В итоге напела себе зажимы, и мой педагог по вокалу меня переделывал 4 года, чтобы я смогла нормально петь, то есть это реально проблема. В первую очередь, нужно задумываться о себе — кто я? И быть искренним, конечно.

— Когда ты задумалась о том, кто ты? И сколько времени прошло с тех пор до момента, когда ты себя поняла?

— Вот мой педагог меня образумил, сказал: «Полина, ты не должна так петь. Ты кого-то снимала». То есть он сразу понял, что я кого-то копировала, потому что мне было очень тяжело петь первые несколько лет, когда я училась. Буквально пару лет назад я всё-таки поняла, какой у меня голос, какая у него окраска и природные составляющие, поэтому сейчас мне легче выбрать материал. Я сочиняю песни, основываясь, естественно, на своих данных, и если я беру чью-то песню, то стараюсь, конечно, не копировать, а всё-таки по-своему исполнять.

— Вот смотри. Ты говоришь, что бывают лирические артистки, бывают роковые, а сама мне как раз недавно проговорилась про три свои авторские песни, где одна является балладой, вторая вырывает сердце своим драматизмом, а третья и вовсе чуть ли не роковая. Кто ты в итоге? Что тебе ближе?

— Ммм… Это хороший вопрос. Ну, наверное, я всё-таки…всё-таки не знаю! (смеётся)

— Прекрасный ответ. Прекрасный вопрос — прекрасный ответ.

— Просто я очень люблю экспериментировать, мне очень нравится пробовать новое, и я с каждым днём открываю в себе что-либо неизведанное. Мне пока не так много лет, всего 21 год, поэтому немудрено, что какие-то открытия подстерегают меня каждый день. То же самое в музыке, то же самое и в песнях, которые я выбираю. У меня есть, например, джазовая программа, где я исполняю джазовые композиции, и у меня есть программа, посвящённая отдельно Элле Фицджеральд. Также у меня есть фанковая программа, где я исполняю популярные песни 70-80-х годов — это соул, фанк, от Jackson 5 до артистов Motown. То есть я, в принципе, нашла себя, но у меня есть несколько ответвлений. Мне очень близка лирика, я вообще очень романтичная натура. Мне нравится сочинять баллады. Мне нравится грустить. Я люблю своё меланхоличное состояние.

— Вообще, если от музыки немного отстраниться, то какие три основные твои черты характера?

— Я очень целеустремлённая, иногда даже чересчур, настолько, что я ставлю себе несколько целей и в итоге ни одну из них не могу исполнить для себя, потому что их много, начинаю распыляться. Мне хочется и это, и то, и пятое, и десятое. Я целеустремлённая, но определённости мне иногда не хватает, то есть я чересчур амбициозный человек. Мне очень многое хочется сделать. Не хватает конкретики. Наверное, вторая черта — я очень эмоциональна, то есть меня может что-то расстроить, что-то взбесить, что-то порадовать буквально по щелчку пальцев, и я, наверное, на сцене такая, то есть это очень видно. Я смотрю свои видео и понимаю — эмоциональная. И третья черта… Может быть, ранимая. Меня очень легко расстроить. Я сама себя расстраиваю иногда.

— От расстройства до грусти — понятно, один маленький шажок, а когда ты в грустном состоянии, то что тебе оно даёт? Ты наслаждаешься или нет?

— Бывает, что да. Светлой грустью я наслаждаюсь, но, конечно, совсем в мазохизм не вхожу. Иногда я люблю погрустить, но я не меланхолик по своей сути. Я общительный человек очень, люблю новые знакомства. Я также очень самостоятельный человек, то есть могу отправиться в путешествие одна и ничего со мной не случится…скорее всего. (смеется) Я ездила в прошлом году в Уругвай. У меня подруга есть — она родом из Уругвая, но живёт сейчас в Израиле. Прошлой зимой она поехала к родителям — навестить их на десять дней. Я с ней договорилась и решила тоже смотаться в Уругвай. Почему бы нет? И, в общем-то, я проводила всё своё свободное время одна — гуляла, смотрела по путеводителям, с разговорником бродила, побывала в Аргентине, кстати. Самостоятельность — тоже моя яркая черта.

— Вот просто похвастайся, куда ты скоро поедешь вместе с Бутманом?

— В Индию на гастроли! Там я ещё не была ни разу. Вообще, я очень-очень хочу объездить весь мир. Как только будет такая возможность финансовая, то я обязательно это сделаю, потому что новые места вдохновляют меня, заставляют о многом задуматься. Когда я понимаю, что у меня творческий кризис, то сразу куда-то уеду, у меня всё становится хорошо, всё кардинально меняется. Я приезжаю обратно, и у меня снова есть желание что-то делать, творить, музицировать. Новые места, новые люди — это меня очень-очень вдохновляет.

— Здорово! Смотри, если в масштабах мира ты ещё не всё объездила, то в плане нашей необъятной страны у тебя был тур, насколько я помню?

— Да, прошлой осенью мы с Даниилом Крамером побывали с концертами аж в 17 городах.

— А что ты после этого тура узнала о России такого, чего ты никогда не знала до этого, и что ты узнала о русских людях такого, о чем ты до этого даже не подозревала? Какие твои открытия были главные?

— Меня поразили люди в совсем глубоких провинциях. Рядом с Екатеринбургом много городов маленьких. По-моему, мы были в восьми из них, не помню названий, но меня поразило, насколько люди там в плане культуры голодные, то есть нас встречали бурными овациями, полные залы. Люди буквально на ушах стояли. На меня это произвело очень мощное впечатление, и мне стало обидно немного за этих людей, что до них много чего не доходит. Это стало для меня открытием, что люди понятия вообще не имеют о многих жанрах, о многих стилях музыки, вообще о многом. Также в провинциях нас везде потрясающе встречали. Люди гостеприимные, добрые, открытые. Мне было страшновато перед туром вообще ехать. Я боялась, что меня ждут суровые лица — Екатеринбург, Челябинск и т. д., но всё не так абсолютно, прекрасные, замечательные люди.

— А в плане российских городов что удивило?

— В плане российских городов… Ну, конечно, что касается сервиса и всего остального — меня это расстроило. Пора бы уже России подниматься на новый уровень. Выезжаешь куда-нибудь за пределы Москвы и понимаешь, что всё очень плохо. Хочется уже, чтобы на провинциальные города тоже обращали внимание, вкладывались. Кстати, случилась одна поразительная ситуация: мы были в городе, если я не ошибаюсь, под названием Алапаевск, так там в филармонии был роскошный рояль крутейшей марки, настоящий антиквариат. Вообще, там замечательная, ухоженная филармония, да и, кстати, во многих городах очень хорошие залы. Меня это приятно удивило.

— Слушай, вот музыка-музыка-музыка-музыка… Если бы музыки в твоей жизни не было вообще, какой твой распорядок дня был бы? Как ты его видишь? Ну, встала ты в два часа дня, а дальше что?

— Ой, не знаю. Наверное, если бы я не была музыкантом, то я бы была либо переводчиком, либо журналистом — какая-то гуманитарная профессия. Может, я бы ходила в театры чаще. Может, я была бы театральным критиком или кинокритиком даже. Но я бы точно не была офисным планктоном, вот тебе зуб. Я бы так же вставала в 12 часов, окультуривалась, читала книги, ходила в кино. Моя профессия вокруг этого бы крутилась, но, если честно, я вообще слабо представляю свою жизнь без музыки, без всего, что с ней связано.

— А у тебя помимо музыки есть хобби?

— Да. Как я говорила, это театр, кино, интересная литература. Я люблю рисовать также.

— А что ты рисуешь?

— Абстракции. Просто беру краски и малюю. Правда, все это хранится дома, я свои работы никому не показываю, это очень личное! (смеётся) Также я очень люблю ходить в спортзал, заниматься фитнесом.

— В спортзал? Да ты что! А что качаешь? И что лучше получаешься?

— Качаю все, а особые успехи… Ноги, попа. (смеётся) Мне очень нравится ощущение после спортзала — такая приятная усталость.

— Протеинчики пьёшь, нет?

— Нет, это вредно. Зачем свой организм губить?

— Всё в жизни вредно.

— Если можно и без протеинов добиться результатов, то зачем они.

— Приседаешь много? Сколько берешь?

— Я беру 30 кг. Три подхода по пятнадцать — двадцать раз. Четыре-три подхода. Сейчас, конечно, был перерыв, и мне приходится начинать всё сначала, тяжеловато, конечно. (улыбается)

— Последний вопрос, на который ты так просто не ответишь, он, возможно, самый сложный вопрос за все интервью. Что у тебя сегодня под шляпой?

— Под шляпой? Грязная голова. (смеётся) Поэтому я и не снимаю её сегодня целый день. Не успела просто помыть.

— Ответ, достойный честной и прекрасной девушки. Спасибо тебе большое, Поля!